Анатолий курчаткин бабий дом читать онлайн
Dating > Анатолий курчаткин бабий дом читать онлайн
Last updated
Dating > Анатолий курчаткин бабий дом читать онлайн
Last updated
Download links: → Анатолий курчаткин бабий дом читать онлайн → Анатолий курчаткин бабий дом читать онлайн
Потом Аня лихорадочно начала метаться из кухни в прихожую, из прикожей в комнату, из комнаты снова на кухню, разыскивая свою сумку, зонт, куртку. Ее повивальной бабкой оказалась другая история — приключившаяся с моей пьесой «Бабий дом». Как-то этот сюжет не укладывался в собственные представления автора о себе.
«Ай, какие они вышли разные», — подумалось ей о дочерях. И научно-техническая революция свершилась, спутники летают в небе, сделанные руками твари дрожащей — homo sapiens, холодильники урчат на кухнях, храня закупленные впрок продукты, воздух пронизан невидимой паутиной радио и телеволн, и «цветная» или «черно-белая», в зависимости от марки телевизора, Алла Пугачева поет пронзительно со всех экранов, для всех вместе и для каждого в отдельности: «Правы, мы оба правы!.. Следует заметить, что именно по повести «Бабий дом» снят — с некоторыми сюжетными изменениями — любимый уже несколькими поколениями женщин фильм «Ребро Адама» с великолепной Инной Чуриковой в главной роли. Аня снова попыталась оторвать голову от подушки, и снова у нее ничего не вышло. Боже, до чего велика она! Во-первых, он опять сочинял не за столом, а на коленке, хотя уже и не в Коктебеле. Но я хочу, чтобы это ты сделала.
В два маха взлетел Игнат Трофимыч, несмотря на зашибленную ногу, по крыльцу в сенцы, в два прыжка одолел расстояние до двери в дом и, распахнув ее, крикнул своей старой, не видя ее, но зная, что где-то здесь, в доме: — Что ты будешь делать с проклятой птицей, прости Господи! Аня между тем оторвала, наконец, голову от подушки и села на постели. Голос ее был сдавлен, однако говорить она старалась ровно и спокойно.
Анатолий Курчаткин - Курочка Ряба, или Золотое знамение - Андропов, чем и запомнился большинству народа, так тем, что велел в дневное время прогонять народ с улицы на работу, а мне запомнился еще и тем, что не дал этим своим постановлением поставить «Бабий дом» в Малом театре.
Боже, до чего велика она! И живи ты в ней хоть с рождения, а занесет тебя грохочущая подземка куда-нибудь в Свиблово, завезет скрипучий автобус в какое-нибудь Бескудниково, выйдешь на волю, оглядишься — да неужели это все тот же город, в котором судьбой досталось жить и тебе? Но тот, однако, тот. Лезут вверх глыбы домов, блещут стеклом окон бетонные соты квартир в них — а там жизнь, люди там, счастье там и беды; все свое у каждого, и у всех одинаково. Дымят, жреческим фаллосом вонзившись в распахнутую небесную синь, трубы припавших к земле закопченными корпусами бессчетных заводов, хлопают широкими дубовыми дверьми, впуская-выпуская народ, респектабельно-суровые учреждения с неясного смысла аббревиатурным названием на черной доске — Москва дышит, Москва стучит своим многомиллионным сердцем, гонит по артериям алую кровь, возвращая по венам темную, выжатую, бескислородную… живет Москва. А год от рождества Христова идет то ли тысяча девятьсот семьдесят девятый, то ли тысяча девятьсот восемьдесят первый… но был ли он в самом деле, Христос, сын божий? А вот Революция была, и уж точно, что перевалила она на седьмой десяток и подбирается к его середине. И научно-техническая революция свершилась, спутники летают в небе, сделанные руками твари дрожащей — homo sapiens, холодильники урчат на кухнях, храня закупленные впрок продукты, воздух пронизан невидимой паутиной радио и телеволн, и «цветная» или «черно-белая», в зависимости от марки телевизора, Алла Пугачева поет пронзительно со всех экранов, для всех вместе и для каждого в отдельности: «Правы, мы оба правы!.. » Какой она была высоты, башня в Вавилоне, которой хотели дотянуться до неба? Сто метров, двести, триста? Серенький блеклый рассвет вливался через окно, в комнате стояли полупотемки, и Нина Елизаровна, проснувшаяся, как всегда, до звонка будильника, лежала на своем диване-кровати с открытыми глазами, смотрела через свободное пространство комнаты на безмятежное во сне юное лицо Ани, спавшей на раскладушке, расставленной на ночь подле обеденного стола. «Ай, какие они вышли разные», — подумалось ей о дочерях. Она отвела взгляд от Ани, скользнула им быстро по кованому бронзовому подсвечнику с толстой витою свечой, так удачно оживлявшему ту, дальнюю стену за столом, перевернулась на спину, и взгляд ее уперся в нависающую над диваном-кроватью свирепую медвежью голову с переброшенным через нее ружьем. Ружье было старой работы, с ложей, инкрустированной серебром, и Нина Елизаровна знала, что оно придает этой их затрапезной, малюсенькой современной квартирке, обставленной стандартной, ширпотребовской мебелью: громоздкий платяной шкаф, уродливо низкий сервант, бездарно плоскогрудый книжный шкаф, тонконогий журнальный столик с двумя примитивными креслами возле него, — придает этой их квартирке некий налет не то чтобы роскоши или изысканности, но, во всяком случае, необычности, нестандартности — вот как. Странное, неизъяснимое удовольствие доставляли ей эти короткие минуты перед звонком будильника. Она оглядывала комнату, забираясь взглядом в самые дальние ее уголки; с каждым гвоздиком, вбитым в стену, с каждым ввернутым шурупчиком были связаны свои воспоминания, и они грели ее. Ей нравилась ее квартирка, нравилось, как там оживляет дальнюю стену подсвечник, как облагораживает общий вид квартиры медвежья голова с ружьем… Одно ее раздражало — лежащая посередине комнаты вверх дном голубая умывальная раковина, которую нельзя было затолкать никуда в угол, потому что все углы были заняты мебелью, нельзя даже убрать под стол, потому что тогда нельзя было бы приставить к нему вплотную стулья, — и Нина Елизаровна старалась во время этих утренних оглядов не смотреть вниз, на пол. Резкий, пронзительный звонок будильника раздался, как всегда, неожиданно. Будильник стоял на столе, дотянуться до него, нажать на кнопку, чтобы оборвать звонок, сподручнее всего было бы Ане, но она лежала себе и лежала, без малейшего движения, будто и не сверлил над ней воздух пронзительный звонок. Аня со стоном приподняла голову и тут же повалилась обратно на подушку: — О-ой, сейчас!.. Нина Елизаровна вскочила с постели, прошептала гневно: — «Сейчас» твое!.. Бабушка сегодня до трех часов не спала! Аня снова попыталась оторвать голову от подушки, и снова у нее ничего не вышло. Лишь протянула все так же: — О-ой!.. Дверь, ведущая в смежную комнату, открылась, из нее вышла Лида и быстро прикрыла дверь за собой. Она тоже еще, как и мать, была в ночной рубашке. Через вас только выносить не хотела, чтобы не будить. Аня между тем оторвала, наконец, голову от подушки и села на постели. Нина Елизаровна не приняла ее шепота. Парализованная мать в соседней комнате, бабушка ее дочерей, не спала, и Нина Елизаровна могла позволить себе говорить во весь голос. Нина Елизаровна уже открыла дверь в соседнюю комнату, переступила даже за порог — и вышагнула обратно. И чтоб в последний раз слышала! Она зашла в комнату и с силой захлопнула за собой дверь. Понимаешь, что такое материнское чувство, нет? Чтобы за каждым моим шагом следить. Лицо у Лиды враз так и вспыхнуло любяще-любопытствующей улыбкой: — А чем? Аня пожала плечами: — Стояла в подъезде здесь. На лице у Лиды была все та же любяще-любопытствующая улыбка, и Аня отмякла, быстро подошла к сестре, заговорила торопливо: — Слушай, мне кажется, ужасно меня любит. Хочет поцеловать — и боится. Двадцать два уже, взрослый такой, армию отслужил, а боится. Жалко, ты его не видела, когда мы в театр ходили. На сегодня тоже куда-то достал. Часов так около шести зайдет. Ты-то уж не ребенок ведь! Нина Елизаровна не была в состоянии так вот сразу понять, о чем речь. Раковину, наконец, нужно установить? Не для мебели же мы купили ее. Целый месяц уже торчит здесь. До Нины Елизаровны дошло. Неся перед собой судно на вытянутых руках, она прошла между дочерьми в прихожую, и те, едва пропустив ее, обе одновременно бросились к двери, каждая пытаясь проскочить первой. Ни той, ни другой это не удавалось, и Аня ради победы прибегла к излюбленному девчачьему силовому приему — ухватила сестру сквозь тонкую материю ночной рубашки за кожу на ребрах, защемила ее между пальцами.